Путин не хочет впускать в свою страну этого милого человека!
Давным-давно я увидел где-то фотографию Далай-ламы. Увидел и очень долго не мог отвести взгляд. Столько обаяния было в нем, так искрились жизнью его глаза, так заразительна была улыбка, что я вдруг и сам улыбнулся. Мне стало любопытно, кто же этот человек. Я отыскал еще несколько фотографий, прочел одно интервью, второе, третье.
Оказалось, что детство, отрочество и юность у Тэнцзина Гьямцхо были совсем не как у Толстого. Шестилетним мальчишкой его забрали из родительского дома и маму с тех пор он видел лишь когда удавалось сбежать от строгого ламы-наставника. В 15 лет ему пришлось стать военачальником и дипломатом, в 25 – бежать из Тибета в Индию. Сейчас Далай-ламе 76. 50 лет он не был на родине, 50 лет сотни тысяч людей ждут от него правильных слов и верных действий. Казалось бы, непростая жизнь. Но вместо глубоких морщин на его лице – лишь озорная паутинка вокруг глаз.
А я незаметно, от интервью к интервью, от фотографии к фотографии, подружился с Далай-ламой. Пусть и в одностороннем порядке. Теперь, когда у меня неважное настроение и тяжело на душе – я просто смотрю на его портреты. Поглядим мы с ним друг на друга, улыбнемся, и мне становится веселее. А вот с интервью все не так однозначно. Журналистов ведь из обычных людей набирают, вот большинство из них и не блещет. Типичное пустопорожнее интервью с Далай-ламой состоит из вопросов о том, злится ли он, как он видит будущее Тибета, как разрешить ситуацию с доморощенным китайским Панчен-ламой. А в последние годы буквально каждый журналист считает своим долгом блеснуть тактом и задать вопрос: «Как повлияет ваша смерть на развитие тибетско-китайских отношений?»
Будь ты хоть самим Далай-ламой, но отвечать на подобные вопросы десятки лет подряд – утомительно. И время от времени Его Святейшество мягко пытается вразумить своих интервьюеров:
– Вы всегда так спокойны, такое умиротворение исходит от вас…
– Иногда я случайно раздражаюсь.
– Вы злитесь?
– О, да, да!
– Вы? Злитесь?
– О, да. Если вы станете задавать мне глупые вопросы по нескольку раз, я могу выйти из себя.
– А вас не беспокоит, что люди столь часто говорят о вашей смерти?
– Вовсе нет. В прошлом месяце в Ньюарке один французский журналист затронул эту тему. Я снял очки и спросил его: «Если судить по моему лицу, как вам кажется, вопрос реинкарнации стоит остро или нет? Стоит ли спешить?» И он ответил: «Спешить некуда!» (смеется)
Кто и где только не беседовал с Далай-ламой. Индийцы и англичане, китайцы и русские; на телевидении и в интернете, в газетах и журналах. И в каждом интервью он предстает как вершитель судеб, надежда тибетцев и буддистов, высокопоставленный политик, лауреат Нобелевской премии мира… Мне показалось, что это нечестно. Ведь сам себя Его Святейшество неизменно называет «простым буддистским монахом – ни больше, ни меньше».
Поэтому из вороха интервью я попытался выудить отдельные кусочки и составить из них портрет не политика, а обычного человека. Не Его Святейшества Далай-ламы XIV Океана Мудрости, а Лхамо Тхондруба – пожилого монаха родом из тибетской глубинки. Пусть мудрого и опытного, но такого же, как мы с вами. Ведь как говорит он сам: «Вообще-то мы все одинаковые, никаких различий, физически мы одинаковы. Конечно, есть небольшие различия в цвете кожи, длине носа, но в остальном – мы целиком похожи. Спросите ученых, каковы различия в нашем мозгу, нейронах … никаких. Таким образом, и эмоционально мы одинаковы, ментально тоже. Так что я всегда смотрю на человеческие существа от президента, короля, премьера до нищего… в моих глазах они одинаковы».
– Я с детства был любопытен, хотел разобраться, как все устроено. Например, когда я был совсем еще ребенком, каждый новичок, прибывавший в Британскую миссию в Лхасе, привозил новые игрушки для меня.
– А какая была вашей любимой?
– Поезда. Знаете, такие железные дороги, с вагончиками. Правда, игрался я с ними всего несколько минут, а потом пытался выяснить, что приводит их в движение, разбирал все механизмы. И, в общем-то, немногие игрушки переживали этот процесс.
– А какие-то слабости у вас есть?
– Парочка есть. Я люблю наручные часы. И ем мясо. Часами я увлекся еще в детстве, первые часы в моей жизни были подарены президентом Рузвельтом в 1942 году. Мне тогда было 7 лет.
– Мне очень дорог мой сад. Я люблю тюльпаны, гиацинты, колокольчики, люпины и цикламены. Друзья приносят мне прекрасные орхидеи, но им сложно выжить в нашем климате. Я спроектировал кое-что для полива и регуляции температуры, но орхидеи все равно умирают. Меня поразило, что мой проект оказался чем-то вроде кладбища для орхидей!
– Еще я люблю полировать камни и бусины и неплохо разбираюсь в механизмах. Много лет назад ко мне на встречу пришли две американки. Их камера была сломана, и они попросили меня починить. Я сказал, что на 100% не уверен, но все же разобрал камеру, нашел повреждение и исправил. А вот о компьютерах я не знаю вообще ничего. И у меня даже нет мобильного телефона.
– Хоть я и мирный человек, но люблю разглядывать иллюстрированные альбомы о Второй мировой войне. …Так или иначе, но я нахожу многие из этих машин насилия привлекательными. Танки, самолеты, военные корабли, особенно авианосцы. И немецкие подлодки.
– Я часто кормлю маленьких птиц. Но когда они слетаются, ястребы замечают их и хватают – это очень плохо. И чтобы защитить пташек я храню воздушное ружье.
– Выходит, это у вас буддистское ружье?
– (смеется) Ружье сострадания!
– А что до мяса, то существуют некоторые разногласия на этот счет, но в Винае (кодекс поведения буддистского монаха) прямого запрета на употребление мяса нет. И монахи в Таиланде, Бирме, Шри-Ланке едят как вегетарианскую пищу, так и обычную. В Винае сказано, что нельзя есть мясо животного, которое было убито специально для тебя. Но это не прямой запрет.
В Тибете, особенно на севере, почти нет овощей. Так что там сложно не употреблять мяса. Но в 1959 году я перебрался в Индию, а в 1965 попытался стать вегетарианцем. Скажем, по философским соображениям. В рационе появилось много молока, сметаны… и в 66-м или 67-м у меня начались осложнения с желчным пузырем. Я весь желтый был, прямо как Будда. Врачи – и обычный врач, и тибетский – посоветовали мне питаться мясом. И я вернулся к привычной диете. Сейчас я ем мясо пару раз в неделю, а все остальное время – вегетарианскую пищу. В общем-то, это выбор каждого. Но в обществе, когда мы выступаем как религиозный институт, при организации праздников, например, еда должна быть вегетарианской.
– Вы когда-нибудь злитесь?
– Конечно! Я ведь человек. Вообще говоря, если человек никогда не демонстрирует злость, тогда я думаю – что-то с ним не в порядке. Не все в порядке с головой (смеется).
– Как вам удается сохранять оптимизм и веру, когда в мире столько ненависти и зла?
– На любое событие я смотрю под широким углом. Всегда есть проблемы, каждый день случаются убийства, террористические акты, скандалы. Но вы ошибаетесь, если думаете, что таков весь мир. Среди 6 миллиардов людей нарушителей спокойствия лишь горстка.
– Как нам научить наших детей не быть злыми?
– Дети всегда смотрят на своих родителей. Так что родители должны быть более спокойными.
– Вы когда-нибудь носили штаны?
– Когда очень, очень холодно. И, в частности, в 1959 году, во время моего побега, я был одет в брюки, как и простолюдины. Так что кое-какой опыт у меня есть.
Я, кстати, тоже придумал каверзный вопрос для Далай-ламы: «Гоняют ли буддисты глистов?» Но задавать его толку нет. Буддисты и без того ребята последовательные и логичные, а Далай-лама за свою жизнь еще и изрядно поднаторел в дипломатии. Да и наверняка спрашивали уже, не могли не спросить. Вот, в интервью Лос-Анджелес Таймс, например, Далай-лама сказал, что комаров не убивает и порой даже с интересом наблюдает, как они пьют его кровь. Сказал, и тут же оговорился: «Но это только когда я в хорошем расположении духа и если нет опасности малярии».
Даже в скользких для любого политика, не говоря уже о священнослужителях, вопросах секса Далай-лама остается логичным. «Один западный друг однажды спросил меня, что плохого в том, что взрослые люди по обоюдному согласию занимаются оральным сексом, если они получают от этого удовольствие. Но, согласно буддизму, цель секса – репродукция. Другие дырки не создают жизнь. Я не возражаю, но и одобрить такой стиль жизни не могу».
– Ну а какие недостатки у вас есть?
– Лень.
– Говорят, вы встаете в 4 утра. Как же вы можете быть ленивым?
– Это другой вид лени. Например, иногда, когда я посещаю западные страны, у меня возникает энтузиазм улучшить мой английский язык. Но когда я все-таки начинаю заниматься, всего через несколько дней энтузиазм угасает (смеется). Другие недостатки, я думаю, злость и привязанность. Я очень привязан к своим наручным часам и четкам. Ну и, конечно, иногда красивые женщины… Конечно, иногда возникает ощущение, что сексуальные переживания должны принести много счастья, что это восхитительный опыт. Но когда такое чувство возникает, я сразу вижу негативную сторону. Есть цитата из Нагарджуны, одного из индийских мастеров: «Если у тебя зуд, то очень приятно почесаться. Но еще лучше не иметь зуда вовсе». Так же и с сексуальной страстью. Намного спокойнее, если обойтись без этого чувства. А без секса нет заботы об абортах, презервативах и тому подобных вещах.
– Скоро у вас юбилей. Как вы собираетесь его отмечать?
– Юбилейные церемонии – лишь потеря времени. Я никогда не отмечаю свой день рождения. Этот день ничем для меня не отличается от остальных. Мне кажется, что каждый день, каждое утро – своего рода перерождение. Настало утро, взошло солнце, все свежо… Я всегда просыпаюсь с мыслями, что новый день должен принести что-то полезное. Мои медитации, мои молитвы – на них уходит каждый день по пять часов. Если у меня напряженный график, если я в пути, то эти молитвы мне приходится прочитывать быстрее. Когда я читаю молитвы, я испытываю счастье. Потом я встречаюсь с людьми. Если я могу сделать что-то полезное для них, я испытываю такое же счастье… Что касается празднований и церемоний, для меня это не так интересно. Но, конечно, я ценю, когда люди меня поздравляют с днем рождения.
– Как вам удается выглядеть таким молодым и оставаться столь юным в душе?
– Думаю, достаток сна. И буддистским монахам ведь не полагается ужин. Вместо него – плотный завтрак и обед. Думаю, это важно для организма. И еще один фактор, согласно последним исследованиям ученых – здоровое сознание очень важно для здоровья физического. В моем случае, думаю, играет роль мое сравнительно спокойное внутреннее состояние. Когда мне больно или я сталкиваюсь с проблемой, я стараюсь взглянуть на нее под более широким углом, увидеть картину в целом, и это тоже помогает уменьшить раздражение.
– Удивительно, на западе у вас дома больше, но семьи меньше; в вашем распоряжении все блага цивилизации, но нет времени ими пользоваться. Вы путешествуете по всему миру, но не утруждаетесь навестить соседей; у вас больше пищи, чем возможно съесть, но многие женщины несчастны из-за своих фигур.
– Есть множество людей, которые получили богатство и власть, но они так и не стали счастливы. И из-за этого их здоровье ухудшается, они вынуждены постоянно принимать лекарства. С другой стороны, встречаются люди, которые живут как нищие, но всегда остаются спокойны и счастливы.
– Сейчас, когда мы все понимаем, что жизнь – это не только материальный комфорт, должны ли мы попытаться как-то комбинировать стили жизни – материалистский и духовный – или же следует уменьшить долю материального в нашей жизни и устремиться к духовности?
– Совмещать, совмещать! Идти по духовному пути и вести жизнь нищего – это тоже не хорошо. Конечно, есть некоторые люди, святые, которые живут в Гималаях нагишом. Но все люди не могут так поступить. Иначе мир умрет от голода. Так что материальное развитие тоже очень важно! … А духовность не обязательно означает Бога или Будду, иногда это просто душевный покой. И практика сострадания чрезвычайно способствует спокойствию разума.
– Вот моя простая религия. Нет нужды в храмах, нет нужды в сложной философии. Наш собственный мозг, наше сердце – наш храм; а философия – доброта.
journeye. com